– Значит, просто заболел, да… – проговорила Сара, и Джастин поежился. Таким же тоном с ним разговаривала преподавательница университета, носившая черные чулки и презирающая нижнее белье. А еще у нее в шкафу были припасены флоггеры и стеки, и Джастин только один раз завернул к ней в гости, а от остальных приглашений отказывался под любым предлогом.

– Они что-то с ним сделали, – сказала Сара, швыряя трубку за диван. – Что-то непоправимое. А теперь оба обоссались от страха и трясутся по разным углам. Мамочка в панике… там что-то совсем плохое, Джастин. Они говорят – просто заболел. Но зачем тогда звонить мне? Что они хотят от меня?

Как грубо, подумал Джастин. Грубые словечки от хорошей милой девочки.

– Ты бы спросила у нее, что ей нужно.

Сара отмахнулась.

– Не могла я больше слушать ее мерзкое нытье.

Она подобрала ноги, обхватила руками колени и превратилась в задумчивую нахохлившуюся птичку.

Джастин отодвинул забытый бокал и сказал:

– Поехали туда. Разберемся. Парень звал тебя на матч не просто так. Тебе нужно его увидеть.

– Да, но…

Но Джастина было уже не остановить. Он вскочил с дивана, вытащил из шкафа спортивную сумку и приказал:

– Швыряй сюда все, что тебе нужно. Одежду, я имею в виду одежду, а всякие тампоны и прокладки держи поближе к себе.

– Хочешь поговорить об этом? – рассмеялась Сара.

– Да что тут говорить, – отозвался Джастин, – у Джил привычка раскладывать эти штучки по моим сумкам и карманам, а я их вываливаю под нос то работодателям, то барменам. Ты берешь это с собой?

– Нет. – И Сара вытащила из сумки маленького плюшевого медведя Тедди.

– Отлично. Вывали пакет корма Патрику под нос и поставь тазик с водой, а я выведу машину.

По лестнице Джастин спустился по лестнице вниз и замер в темной прохладе ночи. Его руки коснулась просительная робкая ветка колючего кустика, растущего в кадке у входа.

– Да, я немного выпил, – сказал Джастин кустику. – Выпил и не спал двое суток. Ну и что?

Веточку пришлось отцеплять пальцами. Джастин укололся об острый треугольный шип, слизнул кровь с пальца и попытался отломить нахальную ветку.

В ответ взволнованно заколыхался целый куст, откуда-то появились целые ряды и шеренги шипов, и Джастин отступил.

– Ладно, – примирительно сказал он. – Расти себе.

И сошел со ступенек крыльца, по пути поигрывая ключами. Он не мог не думать о своей усталости, о том, что восьмичасовой ночной путь – опасная затея для парня в его состоянии, но на другой чаше весов была Сара.

Сара с ее чокнутой семейкой. Сара, сжавшаяся в комок и обхватившая руками колени. Сара, которая наверняка тайком все-таки сунула своего любимого медведя в спортивную сумку.

Сара победила. Джастин сел за руль своего потрепанного бьюика, повернул ключ зажигания и приготовился ждать. Пока он ждал и курил, думал о том, что на чаше весов Сары победил ее брат, Кит Хогарт. Иначе она ни за что бы ни влезла в машину к поддатому сонному придурку.

Вот и вся романтика.

В то время, когда Джастин и Сара решились на ночную поездку, Томми лежал на кровати в своей комнате и слушал приглушенные голоса. Миссис Митфорд неразборчиво бурлила, мистер Митфорд иногда подавал успокаивающий рокот.

Несколько минут назад миссис Митфорд таскала Томми за волосы и прижимала лицом к кисло пахнущему унитазу. В унитазе ворчала вода, Томми сопротивлялся.

– Суй пальцы в рот! – кричала миссис Митфорд. – У тебя алкогольное отравление! Твоя печень, Томми, ты не представляешь, на что сейчас похожа твоя печень! Она забита тромбами, Томми, если ты не выблюешь эту пакость, ты умрешь!

Томми молча отбивался. Если его и тошнило, то только из-за того, что мать пихала его лицом туда, где по утрам имела привычку нежить свою задницу в компании очистительных таблеток для похудения.

Хватаясь руками за края ванны, скользя на кафельном полу, зажатый в угол, Томми мало воспринимал действительность. Миссис Митфорд ушла на третий, десятый план, оставшись двухмерной картинкой, иллюстрацией в книге.

Иногда Томми даже удивлялся: что происходит? Почему он ерзает по полу возле унитаза? Почему не встанет и не уйдет? И только иногда крики матери пробивались через плотную пелену и обретали хоть какой-то смысл.

Печень его совершенно не волновала.

Поразительная материнская слепота, подумал он. Ему понравились эти слова – поразительная слепота! Такое актуальное, серьезное обвинение, прямо как из журнала о семье и родительской заботе. Журнала, где на первой странице – счастливое семейство, а на пятой – рецепт полезного и вкусного салата с заправкой из оливкового масла холодного отжима.

Потом его оставили в покое. Бросили в ванной с выключенным светом, как нагадившего по углам кота.

– Тебе меня совсем не жалко? – тихим дрожащим голосом спросила миссис Митфорд перед тем, как закрыть дверь.

Томми сгреб с края ванной мочалку-бабочку и метнул ей вслед. Мочалка приземлилась в паре шагов от Томми, и он снова ее взял, распрямил и прополоскал под краном. Все – на ощупь, в полной темноте.

Спать он лег одетым. Раздеваться было так же мерзко, как если бы он собрался ночевать в завшивевшем притоне. Простыни и одеяла воняли чумой, их Томми сбросил на пол.

Отделившись таким образом от родного дома, он и мыслить стал спокойнее, яснее. Вместо Томми-маленького-запуганного-Томми пришел рассудительный и едкий Томас.

Эта херня может сделать из тебя импотента, чувак. Ни одной сучке никогда больше не позволяй хватать тебя за яйца и рассуждать, «готов» ты или нет. А шизанутую мамочку при каждом удобном случае посылай ко всем чертям. Ты же слышал, как скрипит кровать в родительской спальне? Размеренно и траурно, будто они не трахаются, а качают друг друга на детских качелях и переживают, как бы не упасть и не расшибить лоб.

Это смешно, правда? Миссис Митфорд настолько благопристойна, что не позволяет себе даже мяукнуть от стараний мистера Митфорда. Старая попердывающая грелка.

Ей нет до тебя дела, она бережет свои дряхлые качели.

Вот как все должно происходить, мой мальчик, смотри и учись – медленно, с выключенным светом и закрытыми глазами. Только так, иначе – о боже, у тебя печень вся забита тромбами!

Он лежал и смотрел в потолок. Холодная спокойная уверенность, испытанная в дневном сне, сжимала руки, каменела в солнечном сплетении и висках.

И последней мыслью окончательно уходящего в небытие Томми была мысль о Кевине Кленси, которого он так по-детски и жалко подставил…

Все сходилось в одну точку. Город, десятки лет проживший без сенсаций, тянул за нити,